— Через потайную дверь?
— Конечно!
— Но почему ты явился сегодня, а не вчера, например?
— В этом-то и весь вопрос. Что ж, сейчас узнаешь.
Генрих накрылся одеялом и продолжал жалобным голосом:
— Не говори мне ничего неприятного, Шико, прошу тебя… О, если бы ты знал, как я рад, что слышу твой голос!
— Я скажу тебе правду, вот и все. Тем хуже, если правда окажется неприятной.
— Не всерьез же ты опасаешься господина де Майена? — сказал король.
— Наоборот, вполне серьезно. Пойми: получив от слуг господина де Майена пятьдесят палочных ударов, я всыпал ему лично целую сотню. Господин де Майен, вероятно, считает, что должен мне еще пятьдесят ударов. Я очень опасаюсь таких должников и не явился бы сюда, если бы господин де Майен не был в Суассоне.
— Отлично, Шико, я беру тебя под свое покровительство и желаю…
— Берегись, Лирике: всякий раз, когда ты говоришь «я желаю», ты готовишься совершить какую-нибудь глупость.
— Я желаю, чтобы ты воскрес и явился открыто, перед всем светом.
— Ну, что я говорил?!
— Я тебя защищу.
— Ладно уж.
— Шико, даю тебе мое королевское слово!
— У меня имеется кое-что получше.
— Что?
— Моя нора, и я в ней останусь.
— Я защищу тебя, слышишь! — с силой вскричал король, вскакивая и выпрямляясь во весь рост возле кровати.
— Генрих, — сказал Шико, — ты простудишься. Умоляю тебя, ложись.
— Ты прав. Но что делать, когда ты выводишь меня из терпения, — сказал король, снова закутываясь в одеяло. — Неужели мне, Генриху Валуа, королю Франции, достаточно для охраны моих швейцарцев, шотландцев, французских гвардейцев и дворян, а господину Шико этого мало, он не считает себя в безопасности!
— Подожди-ка, подожди, как ты сказал? У тебя есть швейцарцы?
— Да, под командованием Токио.
— Хорошо. У тебя есть шотландцы?
— Да, ими командует Ларшан.
— Очень хорошо. У тебя есть французские гвардейцы?
— Под командованием Крийона.
— Замечательно! А дальше?
— Дальше имеется кое-что новенькое, Шико.
— Новенькое?
— Да. Представь себе — сорок пять храбрых дворян.
— Где ты их откопал? Не в Париже, во всяком случае?
— Нет, они только сегодня прибыли в Париж.
— Вот оно что! — сказал Шико, озаренный внезапной догадкой. — Знаю я твоих дворян!
— Вот как!
— Сорок пять оборванцев, которым не хватает только нищенской сумы.
— Отрицать не стану.
— При виде их можно со смеху помереть!
— Шико, среди них есть настоящие молодцы.
— Словом, гасконцы, как генерал-полковник твоей инфантерии.
— И как ты, Шико.
— Ну, Генрих, я дело другое. С тех пор как я покинул Гасконь, я перестал быть гасконцем.
— А они?
— Они наоборот: в Гаскони они гасконцами не были, зато здесь они гасконцы вдвойне.
— Неважно, у меня теперь сорок пять добрых шпаг.
— Под командованием сорок шестой доброй шпаги, именуемой д'Эперноном?
— Не совсем так.
— Кто же их командир?
— Луаньяк.
— Подумаешь!
— Ты что ж, Луаньяком пренебрегаешь?
— Отнюдь нет, он мой родич в двадцать седьмом колене.
— Ответишь ты мне наконец?
— На что?
— На мой вопрос о Сорока пяти?
— И ты полагаешься на их защиту?
— Да, черт побери! — с раздражением вскричал Генрих.
Шико, или же его тень (мы на этот счет осведомлены не больше короля и потому вынуждены оставить читателя в неизвестности), уселся поглубже в кресло.
— Лично у меня гораздо больше войска, — сказал он.
— Что ж это за войско?
— Сейчас увидишь. Во-первых, у меня есть та армия, которую господа де Гизы формируют в Лотарингии.
— Ты рехнулся?
— Нисколечко. Настоящая армия в количестве не менее шести тысяч человек.
— Но каким же образом ты, который так боится господина де Майена, рассчитываешь, что тебя станут защищать солдаты господина де Гиза?
— Я ведь умер.
— Опять та же шутка!
— Господин де Майен имел зуб против Шико. Поэтому, воспользовавшись своей смертью, я переменил оболочку, имя и общественное положение.
— Значит, ты больше не Шико? — спросил король.
— Нет.
— Кто же ты?
— Я — Робер Брике, бывший торговец и лигист.
— Ты лигист, Шико?
— И самый ярый. Таким образом, меня, Робера Брике, члена святого союза, защищает, во-первых, лотарингская армия — шесть тысяч человек… Хорошенько запоминай цифры!..
— Не беспокойся.
— Затем около ста тысяч парижан.
— Ну и вояки!
— Достаточно хорошие, чтобы наделать тебе неприятностей, мой король… Итак, сто тысяч плюс шесть тысяч, итого — сто шесть тысяч! Затем — парламент, папа, испанцы, кардинал Бурбонский, фламандцы, Генрих Наваррский, герцог Анжуйский…
— Твой список еще не пришел к концу? — с досадой спросил король.
— Да нет же! Остается еще три категории людей, сильно против тебя настроенных.
— Говори.
— Прежде всего католики.
— Ах да. Я ведь истребил только три четверти гугенотов.
— Затем гугеноты, потому что ты на три четверти истребил их.
— Ну разумеется. А третья?
— Что ты скажешь о политиках, Генрих?
— Да, да, о тех, кто не желает ни меня, ни моего брата, ни господина де Гиза.
— Но кто не имеет ничего против твоего наваррского зятя?
— При условии, что он отречется от своей веры.
— Пустяки какие. Это его нисколько не смутит!
— Но помилуй! Люди, о которых ты говоришь…
— Ну?
— Это же вся Франция?