— Что? Мое бильбоке?
— Ваше величество, когда королю грозят величайшие опасности, подданный вправе тревожиться.
— Опять опасности! Черт бы тебя побрал, герцог!
И при этих словах король удивительно ловко подхватил шар из слоновой кости острием своего бильбоке.
— Вас окружают злейшие ваши враги, государь.
— Кто же, например?
— Герцогиня де Монпансье.
— Да, правда. Вчера она присутствовала на казни Сальседа.
— Вы знаете об этом?
— Как видишь.
— А о приезде господина Майена тоже знаете?
— Со вчерашнего вечера.
— Значит, это уже не секрет… — протянул неприятно пораженный герцог.
— Разве от короля можно что-нибудь утаить, дорогой мой? — небрежно проронил Генрих.
— Но кто мог вам сообщить?
— Разве тебе не известно, что у нас, помазанников божиих, бывают откровения свыше?
— Или полиция.
— Это одно и то же.
— У вашего величества имеется своя полиция, и вы ничего мне об этом не сказали! — продолжал уязвленный д'Эпернон.
— Кто же, черт побери, обо мне позаботится, кроме меня самого?
— Вы меня обижаете, государь.
— У тебя есть рвение, дорогой мой ла Валет, — это большое достоинство, но ты медлителен, а это крупный недостаток. Вчера твоя новость была бы вполне уместной, но сегодня…
— Что же сегодня, государь?
— Она малость запоздала, признайся.
— Напротив, для нее, видимо, еще слишком рано, раз вам не угодно меня выслушать, — сказал д'Эпернон.
— Мне? Да я уже битый час тебя слушаю.
— Как? Вам угрожают, вам готовят западню, а вы не беспокоитесь?
— А зачем? Ведь ты организовал мне охрану и еще вчера уверял, что обеспечил мое бессмертие. Ты хмуришься? Почему? Разве твои Сорок пять возвратились в Гасконь или же они больше ничего не стоят? Может быть, эти господа что мулы: испытываешь мула — у него жар пышет из ноздрей, купишь — он еле-еле плетется?
— Повремените, ваше величество, сами увидите.
— Буду очень рад. И скоро я увижу?
— Может быть, раньше, чем сами думаете, государь.
— Смотри, еще напугаешь меня!
— Увидите, увидите, государь. Кстати, когда вы едете за город?
— В субботу.
— Мне это и надо было знать, государь.
Д'Эпернон поклонился королю и вышел.
В приемной он вспомнил, что позабыл снять с поста господина Пертинакса. Но господин Пертинакс сам себя снял.
Теперь, если угодно читателю, мы последуем за двумя молодыми людьми, которых король, радуясь, что и у него есть маленькие тайны, отправил вслед своему посланцу Шико.
Вскочив на коней, Эрнотон и Сент-Малин чуть было не раздавили друг друга в воротах, ибо каждый старался не дать другому опередить себя.
Лицо Сент-Малина побагровело, щеки Эрнотона побледнели.
— Вы, сударь, причинили мне боль! — закричал первый, как только они оказались за воротами.
— Вы тоже сделали мне больно, — ответил Эрнотон. — Только я не жалуюсь.
— Вы, кажется, вознамерились преподать мне урок?
— Вы хотите затеять ссору? — флегматично произнес Эрнотон. — Напрасное старание!
— А почему бы я стал искать с вами ссоры? — презрительно спросил Сент-Малин.
— Во-первых, потому, что у нас на родине мой дом находится в двух лье от вашего, а меня, как человека древнего рода, все вокруг хорошо знают. Во-вторых, потому что вы взбешены, видя меня в Париже, — ведь вы воображали, будто вызвали вас одного. И, наконец, потому что король вручил письмо именно мне.
— Пусть так! — вскричал Сент-Малин, побледнев от ярости. — Согласен. Но из этого следует…
— Что именно?
— Что ваше общество мне неприятно.
— Уезжайте, если вам угодно. Черт побери, не я стану вас удерживать.
— Вы делаете вид, будто не понимаете.
— Напротив, милостивый государь, я отлично понимаю. Вам хотелось бы отнять у меня письмо и самому отвезти его. К сожалению, для этого пришлось бы меня убить.
— А может быть, этого-то мне и хочется!
— От слова до дела далеко.
— Спустимся вместе к реке, и вы увидите, что у меня слово не расходится с делом.
— Милостивый государь, когда король поручает мне доставить письмо…
— Что тогда?
— Я его доставляю.
— Я силой отниму у вас письмо, хвастунишка!
— Не вынуждайте меня размозжить вам череп, словно бешеной собаке!
— Что такое?
— У меня при себе пистолет, а у вас его нет.
— Ну, ты мне заплатишь за это! — пробормотал Сент-Малин, осаживая лошадь.
— Надеюсь, после того, как поручение будет выполнено.
— Каналья!
— Пока же, умоляю вас, сдержитесь, господин де Сент-Малин. Мы имеем честь служить королю, а у народа, если он сбежится, создастся худое мнение о королевских слугах. И кроме того, подумайте, как станут ликовать враги его величества, видя, что среди защитников престола царит вражда.
Сент-Малин в бешенстве рвал зубами свои перчатки.
— Легче, легче, сударь, — сказал Эрнотон. — Поберегите руки — вам же придется держать шпагу на поединке.
Трудно сказать, до чего довела бы Сент-Малина его все возрастающая ярость, но на Сент-Антуанской улице Эрнотон увидел чьи-то носилки, вскрикнул от изумления и остановился, разглядывая сидящую в них женщину, лицо которой было полускрыто вуалью.
— Мой вчерашний паж… — прошептал он.
Дама, по-видимому, не узнала его и проследовала мимо, откинувшись в глубь носилок.
— Помилуй бог, вы, кажется, заставляете меня ждать, — сказал Сент-Малин, — и притом лишь для того, чтобы любоваться дамами!